Червяк, лениво растягиваясь и вновь собирая жирное склизкое тело гармошкой, выползает из-под щербатой миски. Даже в непроницаемой тьме Азкабана я способен видеть его ухмыляющуюся безликую морду: и не поймешь, где у червя начало, а где конец. Да и есть ли они у него? Возможно мне это лишь мерещится, ведь вряд ли твари могут что-то чувствовать, но проблеск сознания уже не спасет наглого гада, сожравшего последние крохи моего скудного ужина. Я осторожно поднимаюсь с холодного пола, пытаясь не шуметь, и тихо подкрадываюсь к нему сзади. Мокрый след, тянущийся за блестящей тушкой, пахнет чем-то кислым, хочется фыркнуть и отойти подальше. Но я сдерживаюсь: нельзя спугнуть добычу. Я знаю, что он от меня не скроется — куда ему тягаться с моей скоростью, но игра в охотника и дичь захватывает, и я продолжаю осторожно идти за ним, наблюдая, как коричневая лента в панике пытается ползти все быстрее и быстрее. Значит, заметил. Ну что же, так даже интересней. Мне кажется, что в звенящей тишине камеры, я слышу гулкие удары маленького сердца, звуки сбившегося дыхания, ощущаю запах его страха.

Это хорошо. Значит, сейчас не одному мне паршиво. Хотя нет, мне хуже, ведь он сыт, а мой желудок скручивает от голода. Червяк, ты даже не представляешь, как тебе повезло. Твоя жизнь была короткой, но счастливой. Ты каждый день ел то, что мне противно было даже нюхать, с наслаждением чавкая на всю камеру. Во всяком случае, мне чудилось, что я слышал это. Уверен, что где-то там, под этими камнями, по которым ты сейчас ползешь, полируя своим брюхом, отсиживается во влажной земле твоя женушка в окружении таких же безликих, как и ты, маленьких поганцев. И если бы судьба не была так жестока, ты бы и сегодня дополз в свое гнездышко и радовался жизни дальше. Но этому не бывать, потому что именно сегодня чертовы дементоры решили заглянуть ко мне в гости и полакомиться последними радостными воспоминаниями — тем немногим, что я смог сохранить.

Одним движением рассекаю червя и ухмыляюсь. Это надо же, какой везунчик. Мало того, что не сдох, так еще и оба обрубка теперь ползут в разные стороны. Живучий гад — совсем как Волдеморт. От воспоминания о нем, сводит внутренности, хочется кричать, но горло сдавило. Голос забыл, каково это — звучать в полную силу, ведь за последние двенадцать лет со мной беседовали только стены да крысы, прячущиеся по углам. Закрываю глаза, на мгновение выпуская из вида свою жертву, и представляю, как хватаю Темного Лорда за подбородок, сдавливаю его пальцами, заставляя открыть рот, а потом беру червя со всей его семейкой, двоюродными и троюродными братьями, сестрами, и запихиваю в мерзкую глотку. Вот оно — мое новое самое счастливое воспоминание. И пусть дементоры подавятся им, когда явятся ко мне в следующий раз, а я с удовольствием пожелаю им приятного аппетита.

Пробудившаяся фантазия теперь атакует мой атрофированный мозг, и я начинаю смеяться — дико, безумно, безудержно. Со стороны мой смех, наверное, больше напоминает кашель чахоточника, а потому никто из стражников даже и не пытается меня заткнуть. Все-таки в собачьем обличье есть свои плюсы, хотя блохи жрут нещадно.

Ну что же, червяк, ты лишил меня последних крох, но заставил смеяться, и за это, пожалуй, я сохраню тебе жизнь. И ты, покалеченный, но живой, будешь приползать ко мне день за днем, клянча жалостливым взглядом несуществующих глаз, которые видны лишь моему больному воображению, пищу. И я буду с тобой делиться. Обязательно. И ты снова отрастишь себе хвост, так похожий на голову, и снова станешь наглым гадом, ворующим пищу, пока я сплю. А потом опять придут дементоры, и мне снова захочется тебя убить. Просто так, ни за что. Затем я вспомню, что ты лишь червь и радуешься помоям, но у тебя никогда не будет радостных воспоминаний, и тогда я опущу лапу и дам тебе уползти. Ведь лучше умереть собакой, у которой когда-то в жизни было счастье, чем жить безликим червем, чья жалкая душонка никогда не привлечет дементоров.